Виктор Харлампиевич Буйницкий

В первом очерке о Буйницком в «Читинском обозрении» 4 мая 2005, в канун 60-летия Победы хотелось сказать и о службе его на боевых кораблях в сентябре 1941 – феврале 1942. Год же 1940-й пришлось опустить вовсе. Но в биографии его он очень важен. Поэтому продолжим хронику жизни первого Героя Читы, прерванную на банкете в честь седовцев в Кремле 2 февраля 1940 года.

3 февраля 1940 седовцы побывали в Главсевморпути (ГУ СМП), где подарили комплект стенной газеты дрейфа «Мы победим». Там им вручили книги «27 месяцев на дрейфующем корабле «Георгий Седов» с хроникой дрейфа, их биографиями, фотографиями, с историей судна. Очерк о Буйницком из нее профессора И. Д. Жонголовича я включил в публикацию в «Читинском обозрении» 22 июня 2005. В завершающей ту книгу статье «Что дает науке дрейф корабля «Георгий Седов» проф. Н. Н. Зубов писал: «Всякое наблюдение имеет только тогда полную научную ценность, когда точно известно, где оно произведено. Седовцы (не «седовцы», а Буйницкий выполнял эту работу – Л. Б.) не пропускали ни одного случая для определения местонахождения судна по небесным светилам… Это позволило на Большой Земле следить за всеми обстоятельствами дрейфа «Седова».

Важны для дальнейшей судьбы его и две такие оценки. Первая: «Во время магнитных наблюдений сутками не покидал своего ледяного павильона гидрограф Буйницкий. Его наблюдения дают возможность составить точную карту земного магнетизма в Северном Ледовитом океане. Без этого не могут уверенно пользоваться магнитными компасами штурманы воздушных и морских кораблей». Вторая: «Неутомимый гидрограф Виктор Буйницкий возглавляет научно-исследовательские работы, не прерывая их ни на один день с самого начала дрейфа «Седова». Он и астроном, и магнитолог и гидролог».

Обе они из статьи начальника Главсевморпути Героя Советского Союза И.Д. Папанина, направленной по радио в Москву 27 декабря 1939 с борта ледокола «Сталин», шедшего на выручку «Седову». Иван Дмитриевич никогда еще не видел Буйницкого. Они впервые встретятся 13 января 1940. Тогда Папанина поразят объем и разнообразие собранного Буйницким материала. Затем он будет приглядываться к успехам талантливого сотрудника Арктического института (АНИИ), а через полтора года, 24.06.41, назначит Буйницкого его директором. Ныне это Арктический и Антарктический НИИ. К слову, обе статьи о Буйницком из «Читинского обозрения» помещены на сайте ААНИИ http://south.aari.nw.ru .

До Буйницкого при Папанине директорами АНИИ были только люди, работавшие под его началом на зимовках: П.П. Ширшов, Е.К. Федоров (будущие академики АН СССР), затем до 23.06.41. – Я.С. Либин. Назначив Буйницкого, Папанин нарушил эту традицию и о выборе своем не жалел: иначе бы не добился в феврале 1942 возврата его с Северного Флота на пост директора АНИИ. Причем добиваться пришлось через Наркома ВМФ адмирала Н. Г. Кузнецова. Виктор Харлампиевич руководил АНИИ вдвое дольше, чем три его предшественника вместе взятые, и работал бы плодотворно и дальше, если бы не...

В жутком для честных и инициативных людей (особенно, если они евреи) 1947-м, Яков Соломонович Либин застрелится, предпочтя такой уход пыткам и превращению «в лагерную пыль». В том же 1947-м Е.К. Федорова и В.Х. Буйницкого подвергнут издевательским и унизительным «судам чести». Но о том, что такое произойдет с не щадившими себя для Родины Героями Арктики, никому в голову не могло прийти, когда счастливые седовцы принимали в дар книги, открывавшиеся портретами Сталина и Молотова и поздравлениями от них седовцам, а весь текст которых повествовал о Великом дрейфе ХХ века и их подвигах в нем.

3 февраля 1940 был подписан указ о награждении седовцев, а 4-го - опубликован. Привожу его полностью, ибо позиции 2-4 занимают в нем первые уроженцы Сретенска и Читы, ставшие Героями. Уже очередность их в этом указе говорит об их ведущей роли в заключительные 502 дня дрейфа. Привожу его полностью и потому, что хочу призвать руководство Читы и ее бизнесменов к поиску наград А. Г. Ефремова и Д. Г. Трофимова, фотографий и документов и сосредоточению их в Читинском краеведческом музее. Подвигом их россияне будут гордиться всегда. Поэтому надо все сделать, чтобы знакомиться с их реликвиями мы не ездили в музеи зарубежья. Ведь мало кто знает, что в канун продажи «Г. Седова» в 1967 «на иголки» в ФРГ почти треть реликвий с него поступила в тогдашний Музей Морского флота СССР в Одессу. Теперь это музей другой страны.

Номера медалей Золотая Звезда Буйницкого, Полянского и Шарыпова я выявил. Их номера соответственно 229, 232 и 236. Подставьте эти номера к фамилиям в указе, и вы увидите, что вручены они им в строгой очередности. А раз так, то медали Трофимова и Ефремова имеют №№ 227 и 228.

Орден Ленина Буйницкого имеет № 2620, а Полянского – № 2623. Думаю, Трофимову вручили орден Ленина № 2618, а Ефремову – № 2619. Значит, для экспозиции в Читинском музее надо найти именно эти ордена и медали.

Достоверны ли мои сведения? Награды Полянского я держал в руках в 2000 году и сравнил их номера с номерами наград, вписанными в его орденскую книжку и грамоты Героя Советского Союза (большую и малую). Номера наград Буйницкого взял из акта о передаче их в Эрмитаж вдовой, певицей (колоратурное сопрано) Мариной Константиновной Буйницкой, после кончины Героя, последовавшей 18.06.1980.¹ Номер Золотой Звезды Шарыпова сообщила в 1980 Владиславу Дмитриевичу Иванову, директору школы № 6 (в ней учился Коля Шарыпов), почетному гражданину Архангельска и создателю одного из лучших школьных музеев России, вдова Н. С. Шарыпова, балерина Майя Александовна Берг-Александрова.

9 февраля седовцев привезли из санатория «Барвиха» в Кремль, где Калинин вручил им награды страны. Об этом «Известия» 10 февраля сообщили на первой полосе, поместив рядом фотографию Калинина с награжденными Героями. Затем седовцы выступали перед трудящимися Москвы. Буйницкий и Гетман встретились с заводчанами «Красного богатыря».

10 февраля «Известия» поместили и заметку «Здоровье седовцев». Кроме Бадигина, перенесшего в дрейфе тиф, персонально в ней никто не назван. Но даже из составленной в фанфарном духе той поры публикации, крупицы информации для поиска находим. Обследование седовцев проводили врачи во главе с начальником лечебно-санитарного управления Кремля А.А. Бусаловым. Десятерым рекомендован отдых в Крыму, пятерым – на Кавказе.

Только находка дневника Буйницкого той поры (если он его вел, а тот сохранился) или писем его к родным могут пролить свет, где поправлял здоровье в 1940-м Буйницкий: на Кавказе или в Крыму.

Утверждение заметки о их «прекрасном состоянии здоровья» – агитка. Известный факт: 38-летний радист «Седова» Полянский носил в дрейфе бороду, чтобы скрыть потерю 19 зубов. Судя по тому, что на фото 9 февраля Полянский гладко выбрит, кремлевские стоматологи свою задачу выполнили ударно. Но сердца и нервы подлечить такими темпами, конечно, было невозможно.

В формуляре Буйницкого в 1940 году значатся 4 отпуска общей сложностью 88 рабочих дней. Но срочная обработка материалов дрейфа не позволила использовать для оздоровления все время отдыха, положенное по закону: еще 71 день отпуска за дрейф Буйницкому был компенси¬рован, а остальные перенесены на 1941 год. До войны по причинам загруженности в отпуске он больше не был. А с началом войны ему вы¬платили компенсацию еще за 26 дней неиспользованного отпуска (по 1.02.1941 включительно). Так накапливалась усталость. Вместе со стрессами, которых жизнь ему загото¬вила немало, все это привело к тому, что в возрасте 43 лет, 8 марта 1955, поднимаясь по лестнице университета, декан географического факультета ЛГУ профессор В. Х. Буйницкий потеряет сознание. В больнице, куда его доставит «скорая», констати¬руют обширный инфаркт миокарда. Первый.

Похоже, уже 9 февраля 1940 награжденных перевезли в д/о «Братцево», где они, лечась и восстанавливая силы, до начала марта диктовали воспоминания для сборника «Рассказы седовцев». Буйницкий и здесь «тянет двойной воз»: параллельно готовит доклад на президиум АН СССР.

16 февраля 1940 студент В. Х. Буйницкий по приглашению президиума Академии наук СССР выступил на его расширенном заседании с докладом о предварительных результатах научных исследований в дрейфе! 3 марта 1940 он приехал в Ленинград, о чем назавтра сообщили «Известия», добавив, что «В Гидрографическом институте т. Буйницкий выступит с большим докладом на тему: «О результатах научных наблюдений на «Седове». Доклад этот явится его дипломной работой».

Здесь я обязан поблагодарить директора Объединенного архива СПбГУ Лесю Борисовну Кучер, Ивана Петровича Щебуняева, директора музея Государственной морской академии им. адмирала С.О. Макарова (ГМА), преемницы Гидрографического института, старшего научного сотрудника этого же музея Юрия Леонидовича Дьяченко и Елену Михайловну Лысенко (Ермолаеву), племянницу Р.Л. Самойловича. Они помогли отыскать документы, позволившие прояснить картину исключения Буйницкого из Гидрографического института, восстановления в нем, и завершения его. В сопоставлении с другими свидетельствами это позволило установить полную необоснованность обвинения В.Х. Буйницкого в том, что он «самовольно остался на зимовке» и поэтому «законно» был исключен из числа студентов.

4 марта 1940 на имя директора ГИ поступило письмо из Управления учебных заведений Главсевморпути: «По согласованию с Председателем Всесоюзного комитета по делам Высшей школы при СНК СССР т. Кафтановым сообщаю, что оформление окончания института тов. Буйницким разрешается провести путем заслушивания доклада о работе т. Буйницкого на ледоколе «Г. Седов» на расширенном заседании Государственной квалификационной комиссии.

Заседание комиссии разрешается провести в марте 1940 года. Исполнение обязанностей председателя Государственной квалификационной комиссии может быть поручено профессору Каврайскому. Это передоверие функций Председателя комиссии согласовано УУЗом с председателем Государственной квалификационной комиссии т. Федоровым Е. К.

Нач. Управления Уч. Заведений ГУСМП (подпись) /Завьялов/»

На мой запрос Ю.Л. Дьяченко сообщил: «В книге протоколов ГЭК факт защиты диплома Буйницким не отражен. Приказа директора Гидрографического института об окончании Буйницким института также нет».

Зато этому событию посвятили заметки «Правда» и «Известия» и назвали точную его дату – 7 марта. Процитирую первую.

Тов. Буйницкому присвоено звание инженера-гидрографа.

ЛЕНИНГРАД, 7 марта. (Корр. «Правды»). Как известно, Герой Советского Союза тов. В. Х. Буйницкий был исключен из числа студентов-дипломантов Гидрографического института Главсевморпути за «самовольное оставление на зимовке на ледоколе «Седов».* Сегодня в институте состоялось совместное заседание государственной экзаменационной комиссии и ученого совета института. Тов. Буйницкий сделал доклад о научных работах проведенных во время дрейфа на ледоколе «Г. Седов». Доклад являлся своего рода дипломной работой молодого ученого.

Все выступавшие отмечали, что В. Х. Буйницким и его товарищами проведена огромная и важная научная работа.

Государственная экзаменационная комиссия присвоила тов. В. Х. Буйницкому звание инженера-гидрографа и постановила выдать ему диплом с отличием.

* См. «812 дней в дрейфе». Дневник Буйницкого («Правда» от 24 января т. г.).

Нет преувеличения в том, что газета назвала студента молодым ученым. Лучшая оценка уровня его дипломной работы – публикация ее в изданиях Академии наук СССР!

7 апреля 1940-го заканчивается история Буйницкого-студента.

Вот текст § 4 приказа № 85 по Гидрографическому институту от 14 июля 1938 г., подписанный и.о. директора профессором Яновским (пунктуация источника – Л.Б.): «Студента V-го курса БУЙНИЦКОГО В, оставшегося на повторную зимовку на л/п «Садко», без разрешения, уволить из Института с 1-го июля 1938 г.»

Клевета на Буйницкого в этом приказа требует строгого разбора.

Я готовлю к печати рукописный дневник Буйницкого периода Дрейфа. В нем больше 650 страниц. Вот запись из него от 20.03.1938 (за четыре! месяца! до исключения): «Вчера после переговоров по радио между Самойловичем и Алексеевым я окончательно узнал, что остаюсь на зимовке». (Директор АНИИ профессор Р.Л. Самойлович – непосредственный начальник гидрографа 3-й Высокоширотной экспедиции В. Х. Буйницкого, руководил зимовкой 217 человек на уносимых льдами в Центральную Арктику «Малыгине», «Садко» и «Седове». Герой Советского Союза А.Д. Алексеев командовал звеном самолетов, направленных для эвакуации 184 из 217-ти человек из «лагеря трех кораблей»).

А вот что писал зам. директора Астрономического института профессор И. Д. Жонголович в очерке о Буйницком, который 9 января 1940 был опубликован в газете «Правда», а затем в книге «27 месяцев на дрейфующем корабле «Георгий Седов» и в февральском номере журнала «Советская Арктика»: «мы просили прислать самолетами из Ленинграда запасной комплект выверенных маятников (для дальнейших работ Буйницкого)». Эта просьба была направлена за пять! месяцев! до исключения, так как воздушная экспедиция Алексеева с маятниками на борту «для дальнейших работ Буйницкого» вылетела из Москвы 27 февраля 1938.

Что же получается? В феврале для продолжения работ Буйницкого на единственном в СССР приборе голландца Венинга Мейнца через всю страну везут на самолете маятники. На приборе этом в СССР с 1935 года работал лишь профессор Жонголович. Из 23 студентов дрейфа Жонголович только Буйницкого выбрал для продолжения своих наблюдений на этом сложном и дорогостоящем устройстве. Подготовил его. Научил разбирать, собирать, налаживать прибор, уверенно работать на нем. ГУ СМП приняло решение именно Буйницкого оставить в дрейфе для продолжения этой и большого круга других научных работ. 19 марта 1938 Буйницкий узнал, что ру¬ководство Главсевморпути официально оставило его в дрейфе (за 4 месяца до исключения из вуза).

Можно ли допустить, что только дирекция ГИ этого не знала? Можно, предположив, что вся разведка СССР была мобилизована на то, чтобы за 4 месяца до руководства ГИ эти сведения не просочились! И чтобы 21 студент ГИ, эвакуированных самолетами звена А. Д. Алексеева не сообщили своему руководству, что Буйницкого оставили в дрейфе по приказу Р. Л. Самойловича от 4 апреля 1938, отданному по согласованию с Главсевморпути.

Так что же толкнуло дирекцию Гидрографического института, созданного, чтобы готовить гидрографов для Главсевморпути, отчислить талантливейшего своего студента, который вскоре возглавит АНИИ, а в 1943-1944 будет одновременно и директором Гидрографического института!!! Что же толкнуло не только отчислить, но и лживо выставить его при этом «нарушителем дисциплины»? Кому это было нужно? Зачем? Рабочих версий пока две. И обе шкурные.

Первая. Из НКВД сообщили об аресте в Чите двух братьев Буйницкого, Ивана и Леонтия. И руководство струсило. Вторая. Возможно, отчислен он был потому, что бурную деятельность по очищению Арктического НИИ от «врагов народа» развил будущий академик П. П. Ширшов, назначенный 17 мая 1938 директором АНИИ вместо Р. Л. Самойловича, кампания травли которого набирала обороты. 2 А раз Буйницкого оставил в дрейфе своим приказом Р. Л. Самойлович, то не лучше ли самим избавиться от этого «ставленника Самойловича», чтобы потом не отвечать перед органами НКВД за отсутствие бдительности. И опять руководство ГИ струсило и «перестраховалось», отчислив и бессовестно бросив тень на ни в чем неповинного честного парня.

Несправедливость и гнусность того приказа Буйницкий тяжело переживал. И хотя, отвечая на вопросы анкеты «Комсомольской правды» в 1940-м, он отнес «исключение из вуза» к самым смешным происшествиям дрейфа, в тот момент, когда это сообщение пришло, ему было не до смеха. Вот почему, сокращая многое в дневниках при подготовке их к печати в 1945, он детальнее, чем в рукописи, рассказал, как остался дальше дрейфовать: «20 марта. Из Москвы получен список остающихся в дрейфе, утвержденный Главным управлением Северного морского пути. На каждом корабле остается по 10 человек команды, один врач – Соболевский – на все три корабля и два науч¬ных сотрудника – Чернявский и я».

Так что не был Буйницкий недисциплинирован.

29 января 1940, в день прихода «Г. Седова» в Мурманск, директор ГИ В.П. Мелешко подписал приказ: «Во изменение приказа № 85 от 14.07.38 г. тов. БУЙНИЦКОГО В.Х. восстановить студентом V-го курса гидрографического факультета. С 23-го октября 1937 г. считать временно выбывшим из Ин-та в экспедицию на л/п Седов».

Думаю, не обошлось без радиограммы Папанина. Репрессии 1937-1939 смерчем прошли и по ГУ СМП. Папанину нужны были инициативные, знающие Арктику, проверен¬ные зимовками в ней, умные люди. Знакомство с Буйницким за 16 дней совместного похода ледокола «Сталин» с «Седовым» к родным берегам убедило Папанина в его выдающихся способностях. Исключение Буйницкого из вуза под надуманным предлогом в не могло не возмутить экспансивного Папанина. Ушатом ледяной воды для руководства ГИ стала и публикация в «Правде» 24 января 1940 записи из дневника Буйницкого под датой 6 августа 1938: «Получил телеграмму… о том, что я исключен из списка студентов Ленинградского гидрографического института. Мотивировка: самовольная зимовка».

Справедливость была восстановлена, но посрамленные В.П. Мелешко и Кº еще не раз появятся на пути В. Х. Буйницкого. И мощно выступят они, когда начнется вакханалия борьбы с «низкопоклонством перед западом», с «космополитами безродными», поиск тех, с кем можно свести счеты под сурдинку «Ленинградского дела»...

Отменив 29 января 1940 в отношении Буйницкого приказ от 14 июля 1938 и признав его студентом Гидрографического института в ходе всего дрейфа, руководство ГИ сделало лишь хорошую мину при плохой игре.

В активе же студента Виктора Буйницкого непревзойденной осталась оценка его труда в СССР и в мире! Он – единственный в истории студент, удостоенный высших степеней отличия государства за комплекс научных достижений. А то, что этот научный подвиг был совершен в экстремальных условиях дрейфа, на неприспособленном для исследований и дрейфа в высоких широтах Арктики судне, поднимает на высоту, которую будет сложно когда-либо превзойти.

Подвиг В. Х. Буйницкого – гордость мировой науки!

Почти все седовцы вели дневники. Их отыскание и публикация, как и публикация неизвестно где находящихся вахтенных журналов «Г. Седова», покажут, что и в Дрейфе обстановка была далека от той идиллии, какой ее представил в своих очерках К.С. Бадигин, сам нанесший немалый вред научным исследованиям в ходе одиночного дрейфа «Г. Седова».

Личного дела Буйницкого в Архиве управляющей документации (АУД) ААНИИ нет. Но есть формуляры, в которых отражены все движения его по службе. Сшиты они в алфавитном порядке по годам увольнения. Дату его увольнения из АНИИ (15.06.1950) я узнал из личного дела Буйницкого в ЛГУ. Поэтому минут через 5 после моего обращения к директору АУД ААНИИ Владимиру Андреевичу Шевякову на столе передо мной лежало дело: «Карточки личного состава уволенных в 1950–1951 г.». В нем 8 мелко исписанных страниц содержали сведения о 14 годах работы В. Х. Буйницкого в АНИИ со ссылками на приказы, изучив которые я предлагаю канву его службы в 1940-м.

11 марта 1940 «узаконили» его пребывание на «Седове» в последние 17 месяцев дрейфа. § 12 приказа № 45 от 11.03.1940 по АНИИ гласит: «БУЙНИЦКОМУ В.Х. – гидрологу (?- Л.Б.) экспедиции на л/к «Седов» с 29/VIII-38 г. оклад зарплаты полагать установленным Р. 900 + 150% полярной надбавки за время пребывания в экспедиции». Так изнурительная и самоотверженная работа его в дрейфе вошла в стаж и была вознаграждена.

За 17 месяцев ему предстояло получить 38 250 рублей. Да по указу от 3 февраля 1940 в дополнение к званию Героя Советского Союза он награждался и премией в 25 000 рублей. Плюс гонорары за статьи, написанные в дрейфе для журналов, в газеты «Правда», «Известия», «Комсомольская правда», для ТАСС, для радио, для зарубежной прессы. Вчерашний студент, не имевший возможности с 1932 года навестить родных в Чите, зарабатывав¬ший грузчиком в порту на еду и одежду, жить в нужде отныне перестал. Исключением станет лишь вторая половина 1950 года, когда система не раз его поставит на грань самоубийства.

Лишь обнаружение писем близким, а также дневников помогут установить, в 1940-м или 1941-м купил он первую свою машину – «эмку», как помогут они узнать о его мечтах, заботах, планах той поры. Пока же найти такие документы не удалось.

С 1 апреля по 15 мая Буйницкому приказом по АНИИ предоставляют отпуск, но судьба его пока не определена.

Лишь 11 мая приказом № 85 по АНИИ он с 1 апреля 1940 г. назначен «руководителем камеральной обработки материалов научных наблюдений на дрейфующем л/п «Седов» с окладом зарплаты 1000 руб.». Выше оклады в АНИИ имели только директор, зам. директора по науке и председатель ученого совета.

65 дней со дня завершения вуза решалась дальнейшая участь Буйницкого. Возможно, именно тогда ему и предлагали без защиты диссертации присвоить ученую степень (об этом сообщила в 1985 г. вдова Буйницкого, Марина Константиновна) по аналогии с присуждением степени докторов географических наук И. Д. Папанину, Е. К. Федорову, П. П. Ширшову и Э. Т. Кренкелю. Четверке папанинцев, включая и элементарно безграмотного до конца дней своих И. Д. Папанина, степени докторов географических наук были присвоены за их 274-дневный дрейф на льдине. А тут 812 дней! Но В.Х. Буйницкий с его тактом и умом нашел, как от «чести» такой уклониться. Это был Поступок! Под стать Поступку Э. Т. Кренкеля, отказавшегося от выдвижения его кандидатуры на избрание в состав Академии наук СССР.

17 мая Буйницкий возвратился из отпуска. Через полтора месяца работы с 1 по 15 июля ему вновь предоставили отпуск в счет все того же, заработанного в дрейфе. Где проводил он его также неизвестно.

Со 2 сентября по 26 октября ему предоставлен отпуск на 39 рабочих дней в счет очередного. Тогда он, наконец, побывал в Чите. Но из отпуска вышел на 10 дней раньше, а остаток его отгулял в ноябре.

С 25 по 27 октября Буйницкий находился в командировке в Москве “для заключения договоров и проверки хода работ по обработке материалов “Седова”.

Уже с февраля 1940 Астрономический и Зоологический институты АН СССР и два отраслевых (Арктический и Океанографии и рыбного хозяйства) приступили к обработке «научного сырья», добытого седовцами: астрономических, магнитных, метеорологических, гидрологических, гравитационных наблюдений, орнитологической коллекции, гидробиологических и грунтовых сборов, а также наблюдений над полярными сияниями и за млекопитающими и птицами, встретившимися им в ходе дрейфа.

В дрейфе Буйницкий научился быстро писать статьи и заметки. Но одно дело рассказать о текущей жизни на “Г. Седове”, совсем другое – вести тонкий анализ, сравнивать с материалами других экспедиций, выявлять взаимосвязи явлений, закономерности и законы, которым подчинены наблюдавшиеся в дрейфе процессы, перепроверять выводы. Но талантами своими он блеснул и здесь.

Кроме четырех статей в сборник «Рассказы седовцев», сводки его о научных работах в дрейфе появились в «Докладах АН СССР», «Известиях АН СССР», «Известиях ВГО», «Советской Арктике», «Природе», «Проблемах Арктики», газетах. Но самое главное: в декабре 1940 была закончена первичная обработка большинства материалов дрейфа. По ряду разделов к лету 1941 г. планировалось материалы сдать в печать. В полном объеме «Труды» экспедиции должны были выйти в свет до конца 1941 г. На их основе он намеревался защитить кандидатскую и докторскую диссертации. Помешала война.

«Братья Иван и Леонтий в 1938 году были забраны органами Читинского управления НКВД. Иван работал заведующим столовой, Леонтий – телеграфистом. В 1940 г. прокурором Республики т. Волиным было установлено, что Иван невинно погиб от руки врагов народа, пробравшихся в органы НКВД, и прокуратура Республики его полностью реабилитировала. Судьба Леонтия осталась неизвестной». (Из автобиографии В. Х. Буйницкого 15/Х.50 г.).

В 2005 году я расшифровал черновые записи вдовы Героя, М. К. Буйницкой, сделанные в 1985 по просьбе архива, в который она сдала 2166 документов и материалов супруга. Вот начало ее воспоминаний о муже:

«В сентябре 1940 В. Х. выехал из Москвы дальневосточным экспрессом в Читу на встречу с земляками. Есть фотографии, есть и читинская газета со статьей, посвященной пребыванию В. Х. в Чите.

Так уж получилось, что этим же экспрессом я возвращалась на Дальний Восток. Там я работала в Краевом Концертном объединении и одновременно занималась в Музыкально-театральном училище. Так мы встретились, а расставаться уже не захотели. Утащил меня Виктор Харлампиевич с Востока на запад.

В конце декабря 40 г. приехала я в Ленинград. Новый, 1941 г., мы встречали уже вместе. С той поры все 40 лет мы были вместе”.

Вскружило ли голову Буйницкому все, что принес ему счастливый, 1940 год? Думаю, нет. Он прекрасно понимал, что многого еще не знает. И, трудясь над материалами Великого дрейфа, он уже в 1940-м начал изучать всю доступную литературу по Антарктике.

17 мая 1953 г. в «Отзыве о научно-исследовательской деятельности доктора географических наук В.Х. Буйницкого» член-корреспондент АН СССР В. Ю. Визе отметил, что «В.Х. Буйницкий большое внимание в своей исследовательской работе уделяет изучению антарктической океанографии, в области которой он, несомненно, занимает сейчас ведущее положение».

Именно поэтому начальник Главсевморпути В. Ф. Бурханов в конце 1954 предложил В.Х. Буйницкому стать начальником Первой Советской антарктической экспедиции. Виктор Харлампиевич согласился. И только обширный инфаркт 8 марта 1955, до которого довела В.Х. Буйницкого в возрасте 43 года «стая товарищей», открыл дорогу к этому посту М. М. Сомову.

Но об этом и других событиях его жизни расскажу в следующий раз.

¹ Дата смерти В. Х. Буйницкого установлена по архивной справке из отдела ЗАГС Калининского района Санкт-Петербурга. Поиск первоисточника был вызван тем, что в томе 1 биографического справочника «Герои Советского Союза» («Воениздат», 1987) о Буйницком написано: «Умер 18.7.1980» (С. 214). Вообще же, в 158 словах о В.Х. Буйницком в этом справочнике допущено двадцать (!) ошибок.
² Самойловича арестуют в августе 1938, расстреляют 4 марта 1939, а после смерти Сталина реабилитируют. Есть достоверные факты и о личной причастности П.П. Ширшова ко второму аресту гения отечественного естествознания, шурина Самойловича, профессора М.М. Ермолаева (геолога, гляциолога и ученого секретаря 3-й Высокоширотной, до конца апреля 1938 зимовавшего на том же «Садко», где и Буйницкий), аресту, после которого он на 15 лет был изолирован от научного сообщества, а страна и мировая наука понесли невосполнимые интеллектуальные потери.