| [Обратно]
Знаете, каким
он парнем был?
Страницы жизни Виктора Буйницкого (Публикация вторая) Я хочу, чтобы вы посмотрели сегодня на своего земляка глазами трех близко знавших его людей. Первый из них уже известный ученый, когда Буйницкий еще студент. Второй старший механик с «Г. Седова», когда Буйницкий продрейфовав уже 310 дней на «Садко», «Г. Седове», вновь на «Садко», остается 29.08.38. продолжать дрейф на «Г. Седове», но уже единственным представителем науки на нем и фактически научным руководителем дрейфа! Третий – студент и аспирант профессора Буйницкого, а последние 15 лет жизни Виктора Харлампиевича уже тоже доктор географических наук, тоже профессор и коллега по кафедре. Иван Данилович Жонголович Заместитель директора Астрономического института, профессор. Познакомился с Буйницким 12 июля 1937 в Ленинграде. Вывезен с дрейфующего «Садко» 18 апреля 1938. Наблюдал Буйницкого на протяжении 9 месяцев и 6 дней во множестве различных ситуаций в условиях тяжелейшего научного рейса и дрейфа. И. Д. Жонголович написал очерк о Буйницком для книги «Двадцать семь месяцев на дрейфующем корабле «Георгий Седов», выпущенной в январе и тор-жественно врученной седовцам на приеме в Политуправлении Главсевморпути в феврале 1940 г. Но до книги очерк Жонголовича «Гидрограф Буйницкий» опубликовала 9 января 1940 «Правда». И в книге и в газете биография лишь одного Буйницкого из 15-ти седовцев была написана маститым ученым! В то время нормой было говорить «комсомолец Буйницкий», «студент Буйницкий». Профессор Жонголович 7 раз называет Буйницкого по имени и отчеству! Подчеркивания мои. Все пропуски в тексте сопровождаю значком <…>. Итак, слово профессору И.Д. Жонголовичу: 12 июля 1937 года в моем рабочем кабинете раздался телефонный звонок: «С вами говорит студент пятого курса Гидрографического института Буйницкий. Я недавно вернулся из рейса к Земле Франца-Иософа и теперь получил назначение в экспедицию на «Садко» к Новосибирским островам. Я знаю, что вам в этой экспедиции поручены астрономические, магнитные и гравитационные работы. Они меня очень интересуют. Мне хотелось бы с вами встретиться и побеседовать». Вскоре вошел молодой, стройный, худощавый человек с вдумчивыми глазами. Он с восторгом рассказывал о только что совершенном им замечательном плавании на Землю Франца-Иосифа, о гидрографических работах, в которых он участвовал. В рассказе не было и тени хвастовства. Он говорил о том, как жаждет учиться, как счастлив, что будет участвовать в большой научной экспедиции в Арктику. С вниманием и жадностью Виктор Харлампиевич слушал информацию о плане предстоящих работ, о приборах, которые берутся в экспедицию. Буйницкий <…> прослушал уже курс астрономии, земного магнетизма и гравиметрии, имел некоторый практический опыт, но на большой производственной работе ещё не был. Экспедиция к Новосибирским островам открывала перед ним широкие возможности для ознакомления с этой работой, притом в условиях дальнего арктического плавания. Виктор Харлампиевич горел желанием работать; чувствовалось, что он не боится работы. В экспедиции на него возлагались обязанности вахтенного на-чальника и помощника гидрографа. В свободное время он хотел помогать в астрономических, магнитных и гравитационных работах. В двадцатых числах июля все участники экспедиции были в Архангельске. Оставалось несколько дней до выхода в море. На «Садко» грузили уголь, продовольствие, снаряжение, запасы не случай зимовки, многочисленные ящики с научными приборами, материалами, оборудованием лабораторий. Для комсомольца Буйницкого настали горячие дни: участие в судовых работах, разбор и приведение в порядок штурманского и гидрографического имущества, выполнение поручений капитана и старшего помощника, оборудование лабораторий – геохимической, гидрологической, гидробиологической, по исследованию льда, гравиметрической. Всё страшно интересно, нельзя ничего пропустить, всё надо знать с самого начала; вот где можно будет многому научиться! В любую свободную минуту Буйницкий старался кому-нибудь помочь. Он обладал отличным тактом – не назойлив, не любопытен излишне, не задаёт лишних вопросов. С топором в руках молодой научный работник помогал открывать ящики, переносить инструменты, ставить их на место; попутно, почти без вопросов, он узнавал – какие здесь будут производиться работы, что это за прибор, как он устанавливается… Видно было, что он хорошо разбирается во многих вопросах, быстро усваивает наспех брошенные замечания относительно работ и приборов. И, пожалуй, основное: всех он подкупал своим энтузиазмом. Буйницкий производит впечатление толкового парня, - говорили участники экспедиции в первые же дни знакомства с ним. И это действительно оправдалось в дальнейшем. Вспоминается, как заинтересовал его прибор для определения силы тяжести, который устанавливали в особом помещении – в гравиметрической лаборатории. Раньше, на лекциях гравиметрии в Гидрографическом институте, он слышал только краткое упоминание о методе известного голландского геодезиста В. Мейнеса, дающем возможность определять величину силы тяжести также и на водной поверхности при помощи качания маятников. Единственный прибор В. Мейнеса, имевшийся в Советском Союзе, был теперь перед его глазами. Подобный прибор был сконструирован впервые в 1923 году в Голландии. По методу В. Мейнеса определялось напряжение силы тяжести во многих морях; в большинстве случаев прибор устанавливали на подводной лодке, погружавшейся для наблюдений на глубину 20-40 метров, чтобы уменьшить влияние качки. Наблюдения эти дали обширный материал о распределении силы тяжести на водной поверхности. Однако на ледяных просторах Арктики и в полярных морях таких наблюдений до 1935 года почти не было. Только с этого времени, во время арктических рейсов «Садко», начали производиться эти работы, которые помогают решить основной вопрос высшей геодезии о точной фигуре земли (геоиде) и освещают труднейшую проблему геотектоники – вопрос о строении земной коры. Эти наблюдения предстояло продолжить и в экспедиции «Садко» в 1937 году. Большинство сотрудников экспедиции интересовалось прибором, требующим от наблюдателя много внимания, навыка и постоянной заботы. Но Буйницкий проявлял к прибору Мейнеса особый интерес: ему страстно хотелось самому научиться вести эти работы, самому овладеть сложным инструментом. О том, что скоро на этого молодого, способного комсомольца будут возложены все научные работы в экспедиции с самыми сложными приборами, что он с честью пронесет через весь Полярный бассейн знамя советской науки, собрав ценнейший материал,- в то время никто, конечно, и не помышлял. С каждым днем, с каждым новым этапом продвижения «Садко» на восток, Буйницкий все больше и больше вникал в многосторонние научные работы, происходившие на корабле. Он старательно выполнял свои штурманские и гидрографические вахты. Секстан был всегда у него наготове, чтобы «схватить» редко показывающееся солнце; это – искусство опытного штурмана, особенно важное в Арктике, где летом так часты облачности и туманы. <…> Буйницкий научился хорошо и быстро делать соответствующие вычисления; точное местоположение судна сообщалось всем интересующимся. Измерение глубин эхолотом, счисление на чистой воде и во льдах, картирование (нанесение на карту) характера и мощности ледового покрова, пеленгование видимых береговых предметов и прокладка на карте, определение поправки компаса, ведение вахтенного журнала,- со всем этим Буйницкий справлялся быстро и хорошо <…> В свободное от вахты время он всегда устремлялся на завоевание новых областей знания. То он помогал гидрологам – выбирал батометры, записывал показания температуры, отливал пробы воды, то он в химической лаборатории учился у химиков делать анализ на хлор… В другое время его видишь помогающим гидробиологам разбирать богатый улов бентоса (придонная фауна); вот он учится брать пробу грунта длинными тяжелыми трубками, помогает физикам доставать пробы льда… Он не брезгал никакой работой и с жадностью впитывал в себя новые познания. Он был неутомим. Мне кажется, что после предыдущей вахты вы и не отдыхали, а теперь опять ваша вахта,- сказал я как-то ему. - Что ж поделать, некогда было,- ответил он,- биологи вытащили замечательный трал. Оказывается, в этом районе много животных атлантического происхождения, и мы отобрали не мало интересных экземпляров… Где тут отдыхать! Отдохну после экспедиции… Сейчас я поставил себе задачу: ознакомиться со всеми работами, которые ведутся на судне. Пройдя Белое, Баренцово, Карское моря и пролив Вилькицкого, открыв в западной части моря Лаптевых (считавшейся мелководной) «язык» больших глубин, «Садко» двигался к своей конечной цели – к островам Де Лонга; экспедиция должна была исследовать эти малоизвестные острова, поставить на одном из них радио-метеорологическую станцию – форпост советской науки в восточном секторе Арктики. Все готовились к береговым работам. Буйницкий освобождался частично от судовых обязанностей, чтобы принять в них участие. Он просил ближе познакомить его с береговыми астрономическими наблюдениями и с определением элементов земного магнитизма с помощью магнитного теодолита. 25 августа мы подошли к острову Генриетты. После Мельвиля – помощника Де Лонга, открывшего этот остров в 1881 году,- здесь ещё никто не был. Началась постройка жилых домов и радиостанции. На высоком берегу острова были поставлены две палатки. В одной из них установили магнитный теодолит; другая находилась около места, выбранного для астрономического пункта, и служила складом инструментов, различного снаряжения и запаса продовольствия, а также пристанища для работавших на берегу – на тот случай, если «Садко», вследствие подвижки льда, будет принуждён на некоторое время отойти, не успев взять людей с берега.  И. Д. Жонголович на о. Генриетты (?) в 1937 г. Публикуется впервые. Здесь мы пробыли десять дней. Буйницкий быстро освоился с астрономическими и магнитными наблюдениями, деятельно помогал проводить их. Скоро мы могли разделить работу: он делал магнитную съёмку острова, а я остался у палаток доканчивать астрономические и магнитные наблюдения. Буйницкий с небольшим походным магнитным теодолитом и с карманным хронометром обошел постепенно весь остров, производя магнитную съёмку. Виктор Харлампиевич определил элементы земного магнетизма и на самой вершине куполообразного ледникового покрова – в 340 метрах над уровнем моря. Он прекрасно справился со своей работой. Затем экспедиции удалось побывать на острове Жаннеты, никем до тех пор не посещавшемся, на острове Беннета, острове Жохова. Буйницкий, помогая проводить магнитные и астрономические наблюдения, занимался буссольно-глазомерной съемкой на острове Жохова, и в этом деле также показал свое умение. Когда «Садко», «Седов» и «Малыгин» остались на зимовку и стало очевидным, что суда вместе со льдами будут дрейфовать приблизительно по пути «Фрама», перед научными работниками открылись новые горизонты. Дрейф каравана судов начался в восточном секторе Арктики; в это же время в западном секторе на пути от Северного полюса к Гренландскому морю дрейфовала льдина с героической четверкой папанинцев. Одновременность наших работ с работами станции «Северный полюс», возможность близкого повторения пути «Фрама», обилие научных инструментов и лабораторий, наличие научных работников разных специальностей – все это определяло большую ценность предстоящих исследований. На «Садко» был центр научной работы, а на «Седове» – «Дрейфующее отделение Гидрографического института». На «Седове» оказались 22 студента IV и V курсов Гидрографического института, проходивших учебную практику; для них были организованы занятия по программам института, чтобы студенты максимально использовали время зимовки и не потеряли учебного года. Буйницкий тоже включился в эти занятия. Он предусмотрительно взял с собой в плавание учебники и научную литературу; все это теперь очень пригодилось. Кроме того, Буйницкий договорился, что будет помогать производить астрономические наблюдения. Они делались в среднем через каждые два дня. С наступлением полярной ночи наблюдения велись по звездам. На верхнем мостике «Садко» устанавливали инструмент и, не считаясь с крепким морозом и ветром,- лишь бы видны были звезды! – вели наблюдения. Даже при 30-40-градусном морозе перчатки не надевались: мелкие винты приборов нужно было вращать голыми руками. Металл жег пальцы, они быстро коченели. Буйницкий вначале записывал данные наблюдений, потом стал производить их вполне самостоятельнно. После наблюдений тотчас следовали вычисления; координаты наносились на карту: вырисовывался зигзагообразный путь ледяного поля, в которое вмерзли наши корабли. Буйницкий хорошо понимал особую важность этих наблюдений для раскрытия законов движения льда в Полярном бассейне. Колоссальное количество астрономических наблюдений, которые он проделал впоследствии на «Седове», свидетельствуют о замечательном трудолюбии и высоком сознании долга. В начале декабря 1937 года Буйницкий переселился на «Седов», чтобы полнее использовать читавшиеся там лекции для студентов V курса «Дрейфую-щего отделения Гидрографического института».  Семинар профессора И.Д. Жонголовича по астрономии в "дрейфующем филиале Гидро-графического института" на л/к "Г.Седов" зимой 1937-1938 гг. Справа от И.Д. Жонголовича сидит В.Х. Буйницкий. Публикуется впервые. На «Седове» Буйницкий получил в свое распоряжение другой астрономический инструмент и начал вести самостоятельные наблюдения. Кроме того, он построил вскоре на некотором расстоянии от “Седова” ледяной домик и начал там тренироваться в производстве магнитных наблюдений. Он работал упорно и настойчиво. В этот же период я начал знакомить Буйницкого с прибором В. Мейнеса для определения силы тяжести; Виктор Харлампиевич периодически приходил на “Садко”. Идти ему приходилось в полярную ночь, по полю, прорезанному предательскими трещинами и разводьями, едва прикрытыми молодым льдом. Было известно: в марте – апреле прилетит звено тяжелых самолетов, чтобы вывезти на материк большинство людей с дрейфующего каравана. Возник вопрос: кто останется дальше дрейфовать для производства необходимых научных работ. Так как я был обязан возвращаться к месту своей постоянной службы, надо было решить: что делать с работами по определению силы тяжести прибором В. Мейнеса. Прекратить их было бы очень досадно: работы эти производились на “Садко” в 1935, 1936, 1937 годах – от Гренландского моря до островов Де Лонга; дальше предстоял дрейф в Полярном бассейне, выход на большие глубины. Было чрезвычайно важно продолжать и дальше эти работы на “Садко”. В помещении, где стоял прибор В. Мейнеса, температура держалась около 15 градусов ниже нуля. Поднимать температуру нельзя было, так как это вредно отразилось бы на хронометрах и на маятниках; работать приходилось со свечкой… Но Буйницкий страстно желал постигнуть работу с этим прибором, и дело пошло на лад: к февралю 1938 года Виктор Харлампиевич мог уже самостоятельно делать наблюдения с установленным прибором; затем мы его специально разобрали, снова собрали и отрегулировали. Самые маятники, наблюдение за качанием которых дает возможность определять величины силы тяжести, после завершения наблюдений должны быть исследованы в исходном пункте (в Ленинграде). Между тем, в дальнейшем дрейфе с прибором могли случиться всякие неожиданности; если бы маятники были повреждены, все предыдущие наблюдения погибли бы. Поэтому мы просили прислать самолетами из Ленинграда запасной комплект выверенных маятников (для дальнейших работ Буйницкого), чтобы прежние маятники можно было взять на материк для заключительных исследований. Запасной комплект маятников был доставлен на «Садко» в первом рейсе самолетов к каравану. Вместе с Буйницким мы сменили старые маятники на новые, установили и отрегулировали прибор. Этот участок работ Буйницкий хорошо освоил. В марте он перебрался обратно на «Садко», чтобы продолжать здесь научные работы после нашего отлёта. Мы расстались с ним в апреле 1938 года. Вспоминаются последние дни, проведенные с научными сотрудниками на “Садко”. Буйницкий советовался о каждой детали, которая могла встретиться в его будущих работах, предусматривал всякие возможные случаи. У товарищей была полная уверенность, что Буйницкий справится со всеми исследованиями, которые ему предстояло вести. За это время он приобрел много знаний и навыков, а его энергия, молодой энтузиазм и серьезное, честное отношение к труду говорили о том, что научная работа остается в надежных руках. (Настоящий ученый, Жонголович пропускает в своем очерке часть дрей-фа, которой он не был свидетелем, удерживаясь и от оценок качества работ, выполненных в его отсутствие. О качестве он будет судить, изучив привезённые в Ленинград материалы. Впрочем, он не удержится, и сам прибудет в Мурманск 29 января 1940 встречать «Г. Седов» и своего талантливого ученика. О факте этом мне поведал скончавшийся на 91 году жизни (8 декабря 2005) последний из 217 участников того дрейфа, Василий Павлович Корельский). В сентябре 1938 года стало известно, что Буйницкий по его просьбе оставлен на «Седове», чтобы продолжить научные работы в большом дрейфе через весь Полярный бассейн. Это и надо было от него ожидать. Если бы он отправился на материк, некоторые работы пришлось бы совсем прекратить. Он обязан был отдать стране то, что от нее получил, и он сделал это. Огромный полезный труд выполнил Виктор Харлампиевич на «Седове». Не мало часов провел он у глубоководной лебедки, выбирая стальной трос после промера глубины Северного Ледовитого океана… На целые сутки уходил он с корабля в маленький ледяной домик, сооруженный вблизи судна, и проводил там магнитные наблюдения, а потом тщательно расшифровывал материал исследований в своей каюте. <…> Материалы, собранные седовцами, в частности Буйницким, скоро будут подвергнуты тщательной обработке. Они вольют новую струю света в тайны центрального Полярного бассейна и принесут колоссальную пользу в решении задачи, которую поставила перед полярниками великая советская страна: превратить Северный морской путь в нормально действующую водную магистраль. Профессор И. Жонголович.  Этот снимок сделан 13-16 января 1940 г. Р.Л. Карменом, который был одним из фотографов с ледокола "И. Сталин", пришедшего выручать "Г. Седов". Снимок был опубликован в 1940 году в журнале "Советская Арктика". Сюжет снимка надуман, но люди реальны. 3 февраля 1940 г. все они станут Героями Советского Союза. Слева направо: А.А. Полянский (первый Герой из уроженцев г. Вологды), Д.Г. Трофимов (первый Герой из уро-женцев г. Сретенск), Е И. Гаманков и В.Х. Буйницкий с родившейся в дрейфе 16 июня 1938 г. на "Малыгине" Льдинкой на коленях. Дмитрий Григорьевич Трофимов Старший механик «Г. Седова» с 29 августа 1938 года. Участник последних 502 дней дрейфа. Он и старший помощник капитана «Г. Седова» Андрей Георгиевич Ефремов стали первыми уроженцами Сретенска, удостоеными званий Героев Советского Союза (в тот же день и тем же указом, что и Буйницкий). И тогда же, когда и Буйницкий, 6 ноября 1938 года они стали первыми кавалерами значков «Почетному полярнику». Герои и почетные полярники В.Х. Буйницкий, А.Г. Ефремов и Д.Г. Трофимов вывели Читинскую область в число регионов, давших миру выдающихся полярных исследователей планеты! У него был 12-летний судовой (речной, морской и океанский) стаж. Участник зимовки на «Сучане» в 1932-33 гг. в Чаунской губе, Трофимов, став Героем за дрейф на «Г. Седова», честно вспоминал о зимовке на «Сучане»: «Эта зимовка была куда тяжелее, чем впоследствии у нас на «Седове». За первый в истории мирового мореплавания рейс в одну навигацию из Владивостока в Мурманск–Ленинград по Северному морскому пути, совершенный на ледорезе «Литке» в 1934 г., старшина кочегаров и парторг «Литке» Д. Г. Трофимов был награжден орденом Трудового Красного Знамени! На «Г. Седове» он тоже был избран парторгом 29.08.38. в присутствии Героя Советского Союза М.И. Шевелева, заместителя начальника Главсевморпути. Уже затем Политуправление Главсевморпути утвердило Трофимова помполитом «Г. Седова». Обратимся к мнению Д. Г. Трофимова о Буйницком. В очерке «Коммунисты и комсомольцы «Седова» (1940 г.) Д.Г. Трофимов дает характеристики десяти сослуживцам. Я сосчитал, сколько строк этого рассказа посвящено каждому из десяти, и сколько раз каждый упомянут во всем рассказе. В скобках возле фамилий поместил число строк о каждом, а после точки с запятой – сколько раз он упомянут рассказчиком. «Арифметика» получилась такая: 1. Буйницкий (78; 19); 2. Шарыпов (65; 17); 3. Недзвецкий (51; 12); 4. Бекасов (39; 13); 5. Гетман (34; 9); 6. Бадигин (15; 3); 7. Алферов (3; 2); 8. Гаманков (2; 1); 9. Полянский (1; 2); 10. Токарев (1; 1). Не капитан большевик Бадигин, трижды формально и то лишь по фамилии упомянутый помполитом, а комсомолец Виктор Буйницкий оказался центральной фигурой и неформальным лидером 502 дней одиночного дрейфа «Г. Седова»! Вот кто вызывал наибольшее уважение и был «властителем дум» крохотного советского коллектива, дрейфовавшего на беспомощном судне во льдах Арктики. Этот вывод напрашивается при вдумчивом изучении и рассказа парторга «Г. Седова», и всех материалов дрейфа. Однако еще более поразило меня то, какие слова нашел для характеристики Буйницкого, в общем-то, не избалованный образованием, не гувернантками воспитанный, но очень трудолюбивый, надежный, наблюдательный, вдумчивый и порядочный человек. Важным мне показалось и то, что Буйницкого, хотя он младше Трофимова почти на 6 лет, помполит ни разу не называет по имени, но всегда добавляет отчество! Во фрагменте, приводимом мною, - пять раз. Замечу, что больше никого в этом очерке по имени-отчеству парторг не величает! Даже капитана Бадигина. Так уважительно говорят только об Учителях! Причем, в отличие от Бадигина, издавшего специальный приказ, запрещавший в дрейфе обращаться к начальникам судна (читай – к Бадигину) по имени, авторитет Буйницкого держался не на приказах. На чём же тогда? Почитаем Трофимова, и нам станет ясно, на чем… Д. Г. Трофимов о В. Х. Буйницком «Нет лучшего способа узнать людей, как во время общей большой и тяжелой работы. Здесь <…> легко обнаруживаются такие личные качества, как дисциплинированность, товарищество, дружба, взаимопомощь, готовность жертвовать собой ради общего дела, самоотверженность, упорство. <…> С Виктором Харлампиевичем Буйницким я познакомился близко на седьмой день после моего прихода на «Седова» (5 сентября 1938, т.к. перешел он 29.08.38 – Л.Б.). Он явился к нам в каюту (я жил вместе с Токаревым) и сказал: «Нужна ваша помощь, товарищи механики. Необходимо установить маятниковый прибор для измерения силы тяжести». Я еще не знал, что собой представляет маятниковый прибор. Буйницкий терпеливо объяснил мне, какую ценность имеют гравитационные наблюдения для мировой науки. Мне бросилось в глаза, что Буйницкий умеет буквально в нескольких словах ответить на сложные научные вопросы. Хорошо запомнился этот первый научный разговор с Виктором Харлампиевичем. «Понимаете ли, - объяснял он,- с помощью гравитиционных наблюдений уточняется фигура земли. А знание фигуры земли необходимо для точного картографирования земного шара. Кроме того, путем гравитационных наблюдений наука узнает о геологии верхнего слоя земного шара. Для наших наблюдений мы будем пользоваться прибором Венинга Мейнеса. Этот прибор фотографирует колебания маятника. Фотограмма дает возможность с точностью до одной двухсот-тысячной найти величину силы тяжести. Буйницкий рассказал о самих гравитационных наблюдениях, которые состоят из множества весьма кропотливых процедур, требующих абсолютной точности и аккуратности. Для нас, механиков, все было понятно, надо было помочь установить точный прибор. Но Буйницкий не ограничился только заказом. Оказалось, что он уже заранее продумал проект установки. Нужно было изготовить четыре глухаря, затем просверлить отверстия в палубе и установить маятниковый прибор на глухари, как на фундамент. Буйницкий не торопил нас, он очень живо интересовался ходом дела, и нам было приятно каждый раз замечать искру благодарности в его глубоко запавших умных глазах. Таким образом, уже с первых шагов нашего знакомства я увидел в Буйницком работягу, человека, который твердо знает свое место в жизни и имеет ясный и определенный жизненный план. А с какой любовью и заботой он относился к своим научным приборам. Маятниковый прибор и комбайн для магнитных наблюдений были для него как бы живыми существами. Настороженно, проникновенно и с большим упорством изучал Буйницкий Арктику. Особенно тяжелыми были магнитные наблюдения. При 40-градусном морозе, в тонких шерстяных перчатках, чтобы иметь возможность ощущать пальцами микровинт точного прибора, он простаивал по многу часов в ледяном домике, который мы соорудили невдалеке от корабля. В дни магнитных наблюдений Виктор Харлампиевич был настолько поглощен работой, что отказывался от обеда. Уходил с корабля рано утром, после завтрака, а возвращался лишь к ужину. Не имея специального астрономического образования, он в течение всего дрейфа вел точнейшие астрономические наблюдения. Он знал, что от этих наблюдений зависит научная работа на дрейфующем корабле. Все наблюдения не имели бы ценности, если бы в каждом отдельном случае не было точно установлено, где они произведены. В астрономических наблюдениях Виктор Харлампиевич проявил также изумительную настойчивость и выдержку.<…> Буйницкий был самым любимым преподавателем в нашем «дрейфующем университете» и самым обстоятельным докладчиком-пропагандистом. К каждому докладу он готовился несколько дней, вернее – несколько ночей. <…> После занятий в общеобразовательном кружке, где он был как бы штатным преподавателем, Виктор Харлампиевич охотно обучал и отдельных товарищей. Буйницкий вел комсомольский кружок. Мы твердо знаем, что знания, приобретенные комсомольцами «Седова» в этом кружке по истории нашей родины, по важнейшим сочинениям Ленина и Сталина,- это крепкие знания. В одной каюте с Буйницким жил Бекасов. Между ними завязалась крепкая дружба. Они поровну делили «домашние» хлопоты, по очереди топили камелек, убирали каюту, готовили из снега воду для умывания, и надо сказать – Бекасов многим обязан влиянию своего друга».  Слева направо седовцы: В.Х. Буйницкий, врач А.П. Соболевский, кок П.В. Мегер (первый Герой из уроженцев Одессы), радист Н.М. Бекасов, механик С.Д. Токарев. 1 сентября 1938 - 12 января 1940 гг. Автор фото неизвестен. Публикуется впервые. Кому может показаться сегодня излишним упоминание о политических знаниях, которые усваивал и распространял комсорг дрейфа Виктор Буйницкий, напомню, что «жить в обществе и быть свободным от общества нельзя». Важно лишь знать, во зло или во благо применял человек и эти знания. Приведу два коротких фрагмента из большого интервью, взятого мною 24 апреля 2005 г. у человека, гордящегося тем, что учился у Буйницкого.  Роман Кармен 14-15
января 1940 г. сфотографировал
с борта "Г. Седова" В.Х. Буйницкого (слева) и боцмана Д.П. Буторина. С
таким грузом они полтора года ходили на магнитные наблюдения. Через
тридцать лет Роман Кармена будет вспоминать: "Более трех суток стояли
мы борт к борту с "Седовым". За это время Виктор Штатланд, Рува
Халушаков и я не сомкнули глаз. Сняли целую повесть о том, как зимовали
седовцы, как вели они свою научную работу, как текла жизнь на борту
дрейфующего корабля. Седовцы продолжали вести свой обычный образ жизни,
продолжали свои научные наблюдения. Мы снимали, снимали, снимали без
конца.
" ... Разразилась пурга. ... молодой ученый Виктор Буйницкий, направился к отдаленному от борта корабля пункту магнитных наблюдений. Мы последовали за ним со своими осветительными ракетами. Буйницкий шел с фонарем "летучая мышь". Гонимые ветром, бесновались в свете наших ракет тучи падающего снега, человек шагал через торосы, это был впечатляющий кадр - так трудились седовцы два с половиной года". Кармен, Роман. "Но пасаран!",- "Советская Россия", М.,: 1972, с. 320. Виктор Робертович Фукс Профессор (в прошлом – заведующий) кафедры океанологии факультета Географии и геоэкологии Санкт-Петербургского университета, которой с 1954 по 1980 руководил профессор В.Х. Буйницкий. Студент (1950-1953) и аспирант (1958-1961) В.Х. Буйницкого, доктор географических наук (1965), он с большой теплотой вспоминает Виктора Харлампиевича. В.Р. Фукс о В.Х. Буйницком.
Был год, когда принимался моральный кодекс строителя коммунизма. И вот, выступая, Виктор Харлампиевич заявил, что прежде чем принимать моральный кодекс коммуниста, надо добиться того, чтобы реализовывались известные христианские заповеди: на убий, не укради, не возжелай жены ближнего и так далее. Но это было публичное выступление, при студентах и преподавателях, какое-то общее собрание. Это была бомба! Все думали, что вот-вот что-то с ним случится. В том же ключе. Преподавательница, ведущая семинары по марксизму-ленинизму, какая-то родственница К.Е. Ворошилова, требует, чтобы исключили из университета студента, который задает на семинарах «провокационные вопросы». Виктор Харлампиевич тогда уже был не декан (после 1.01.1966 г. – Л.Б.). Он был где-то в Москве. Его не было на месте. А машина закрутилась. Решение комсомольского собрания: да, исключить. Какое-то собрание комсомольско-профсоюзного актива студентов, где этот вопрос должны были решить окончательно, к моменту начала которого приезжает Виктор Харлампиевич. Он заявляет, что с его точки зрения это провокация со стороны преподавателя, а не студента. И аргументированно и предметно доказывает это, разбирая те вопросы, которые в действительности задал студент, и от которых ушла преподавательница. Этот случай тоже на меня произвел неизгладимое впечатление смелостью и принципиальностью Виктора Харлампиевича. Да, он был очень порядочным человеком».  Заготовка "воды" для камбуза и бани. Третий слева старпом А.Г. Ефремов. Публикуется впервые.  Пополнение запасов воды на судне. Всемирно знаменитый кинодокументалист Роман Кармен зимовал с 1937 на 1938 год на о. Рудольфа. Человек новый среди зимовщиков, Р. Кармен оставил публикуется впервые зарисовку этого каторжного труда: "В Арктике все было трудно. Скажем, выкупаться в бане. Для этого нужно было сутками выпиливать и носить кубы снега, заполнять ими чаны и баки. А когда такой куб принесешь и растопишь, то оказывается, что ты набрал едва ли два литра воды. И так без конца носишь и носишь эти кубы". Публикуется впервые. Историк Леонид Бойко. |
«Виктор
Харлампиевич
никогда прямо не высказывал свои
политические взгляды и политические пристрастия, но в его поступках и
словах нетрудно было разглядеть, что он на самом деле думает и куда он
клонит.